Афон-Коневец. Связь веков

Когда-то очень давно, примерно 600 лет назад, молодой монах подвизался на Святой горе Афон. Опыт, который он там получил, — молитвенный, духовный, жизненный — монах решил употребить в дело основания на родной земле обители во имя Рождества Богородицы. Господь благословил его начинание, и в 1396 году на маленьком острове Коневец на Ладожском озере начал строиться монастырь, жизнь которого определялась уставом, привезенным Арсением — так звали будущего преподобного — с Афонской горы. 

Шесть лет назад возрождающуюся обитель возглавил игумен Исидор (Минаев). Недавно побывав на Святой горе, отец настоятель решил принять в Коневском монастыре новый устав — греческий общежительный, афонский. Об этом нововведении мы и решили поговорить с отцом Исидором. 

— Отец Исидор, почему вы решили принять новый устав? 

— Всем известна поговорка «В чужой монастырь со своим уставом не ходят». Корни ее — в отсутствии на Руси единой традиции монашеской жизни. Даже внутри одного монастыря общежительный устав мог отличаться от уставов отдельных скитов той же обители. К примеру, на Валааме, где помимо основного монастыря в XIX веке насчитывалось 13 скитов, посещение одних разрешалось паломникам, другие (например Всехсвятский скит) открывали двери перед гостями только раз в году, а в Предтеченский скит попасть можно было только по личному благословению игумена. 

В современных возрождающихся обителях тоже нет единообразия. А в Греции около 20 лет назад был разработан на Афоне и позднее принят Священным Синодом Элладской Церкви единый устав монашеской жизни, который действует во всех монастырях: как мужских, так и женских. В прошлом году я побывал на Афоне и видел этот устав «в действии». Поскольку в нем есть явные плюсы, мы решили опробовать его у себя. 

— Расскажите об этих плюсах, пожалуйста. 

— Греческий устав делит сутки на две части по двенадцать часов. Начинается каждая часть с молитвы, которая длится примерно три часа: Полунощница, Утреня, Часы, Литургия. На Афоне встают в четыре утра по местному времени (у нас — в пять), после молитвы — трапеза, потом пять часов послушания, чай и двухчасовой отдых. В 17 часов начинается вторая часть суток, тоже с молитвы: Девятый час, Вечерня. Затем ужин, после него краткое общее послушание: картошку, например, почистить или корабль разгрузить, если пришел, или территорию убрать. Вечером — свободное время, в 22 часа сон, а в 5 утра начинается новый день, вновь с молитвы. 

Когда мы решили опробовать этот устав у себя в монастыре, неожиданно поняли, что он очень удобен. У всей братии есть возможность помолиться, и гарантирован отдых. Я требую, например, чтобы двухчасовое время отдыха в середине дня неукоснительно соблюдалось. Раньше, бывало, работали по 10 часов в ущерб молитве, в ущерб отдыху. А ведь всю работу все равно не переделать — в одном месте чинишь, в другом уже рушится! 

— Если вспомнить историю, всего несколько веков назад послеобеденный отдых был традиционен для всех русских сословий. 

— Да, между прочим, когда-то Лжедмитрия убили, чуть ли не из-за того, что он протестовал против отдыха после обеда, считая, что работать надо целый день. Вот бояре и взбунтовались: решили, что он католик, раз после обеда спать не велит! 

— А как отнеслась к идее раннего подъема и дневного отдыха братия? 

— Кто-то говорил, что в Греции — сиеста, самое жаркое время, вот греки и отдыхают днем. Я на это возражаю: а вы попробуйте не в теплом офисе сидеть, а на ветру, в дождь по осени или на морозе зимой, целый день, без передышки дрова заготавливать! У нас в России своя сиеста, только холодная. 

Но главный, несомненный плюс греческого устава в том, что практически вся братия ежедневно участвует во всем круге богослужения. Раньше такого у нас не было. Частенько в будний день после утреннего молебна прп. Арсению Коневскому братия разбегается по послушаниям, а один иеромонах, пономарь и два певчих служат Литургию в пустом храме. Для кого? Еще такой момент: Утреня до революции всегда служилась утром перед Литургией, даже в приходских храмах. А теперь стало нормальным делом дьякону в шесть или семь часов вечера провозгласить: «Исполним утреннюю молитву нашу Господеви!» В монастыре терялось Повечерие, очень тихая, молитвенная, именно монастырская служба, которая может служиться в притворе, поскольку алтарь в ней не задействован… С соблюдением греческого распорядка древний богослужебный устав, Типикон, словно оживает. Для приходских храмов это необязательно: во-первых, там очень много стариков, прихожан с маленькими детьми, больных, им не по силам долгая молитва. Во-вторых, до церкви многим приходится добираться на транспорте, занятость городская тоже немаловажную роль играет, поэтому из всего суточного богослужебного круга в городе служат Вечерню, Утреню и Литургию. Но в монастыре, тем более островном, довольно труднодоступном, ничто не препятствует молитве! 

— Думаю, что с вами не согласятся многие настоятели современных монастырей. Недавно в телевизионном интервью на вопрос журналистки о духовном делании настоятель одного монастыря ответил, что сегодняшние монахи — лишь строители, а вот те, кто придут после, — они и будут молитвенниками. 

— Эта позиция мне отчасти понятна. Я и сам некоторое время назад так говорил. Но все-таки думаю, что мы сейчас что-то реставрируем, а раньше все это строили на пустом месте. Но они же вели при этом молитвенную жизнь! Иначе бы не остались в истории как святые. 

Принятый устав и позволяет отдавать «Богу — Богово, кесарю — кесарево»: и помолиться полноценно, и полноценно заняться послушанием.Я думаю, что если мы молиться не начнем, то и те, кто придут после нас, тоже не начнут.

 Не будет ни традиции, ни навыка. Надо помнить слова преподобного Серафима Саровского: «Если монах не имеет молитвы, то он не монах, а черная головешка». Опыт показывает, что стройка идет всегда. Афону уже больше 1000 лет, а стройка там до сих пор идет! Плывешь на корабле к полуострову, и открывается вид: старинные купола монастырей, а над ними то тут, то там — башенные краны. Почти в каждом монастыре есть такой кран. Так что Афон тоже строится, но и молится. И потом, мне кажется, что быстро восстанавливать обитель не всегда полезно. Братия должна сама трудиться и видеть свои плоды. Тогда они будут дороги. 

— Вы являетесь настоятелем Коневского монастыря уже 6 лет, а возобновлен монастырь 16 лет назад. Почему только сейчас принят такой устав? 

— Сегодня у нас на острове пятеро иеромонахов при общем числе братии 26 человек. Еще три диакона, пономари, смотрители храма, которые во время богослужения ставят свечи и прочее. 

Но столько братии ведь было не всегда. И если бы нас было меньше, то, конечно, такой объем богослужений не потянуть. 

— А новый устав вы принимали «волевым решением» или прислушиваясь к разным мнениям? 

— Мы договорились с братией, что сначала даже не просим благословения у Владыки, а просто пробуем, испытываем себя — «есть ли, о чем говорить?» И два месяца мы этот устав исполняли. Делились впечатлениями. Затем собрались рабочей группой, на которой обсудили и изменили некоторые нюансы, поскольку пономарю одно удобно, повару другое, а скотнику третье, а затем торжественно на братском собрании приняли этот устав, все поставили свои подписи и передали Владыке митрополиту, а он утвердил его. 

Я думаю, что если бы братия сказала «нет», то мы бы его не ввели. На мой взгляд, единоличных решений по фундаментальным вопросам монашеской жизни не должно быть. У нас есть Духовный Собор. Мы всегда советуемся: и по финансам — куда их целесообразнее потратить, и о том, кого посвятить в сан, кого постричь и т.п. 

— Как назначаются послушания братии? Исходя из их пожеланий? Или как в некоторых монастырях, для смирения: к примеру, бывший в миру музыкантом отправляется на конюшню… 

— В практике нашего монастыря случались разные варианты. Вот есть на Коневце, к примеру, дизелист. Ну не такое послушание, от которого можно возгордиться. Первое время он был на кухне, потом на огороде работал, а когда выяснилось, что он дизелист, — стал заниматься дизельным генератором. Есть у нас филолог, который занимается садом. Пока еще не дошло до того, чтобы дать ему какие-то филологические послушания, не доросли мы до этого. 

Каждый раз нужно смотреть и на человека, и на «потребу» монастыря, на «производственную необходимость» обители. Бывают и негативные примеры. Я знаю одного монаха, который был певцом до монастыря и стал певчим в монастыре, и на этом сломался. А другой был юристом и, попав в монастырь, тоже стал юристом, в итоге — сбежал. 

На Афоне есть очень хороший обычай: раз в год менять послушания. Это заповедано отцами, и это действительно соблюдается. И обычай этот как раз введен для того, чтобы человек не смог возгордиться на каком-то почетном месте или не впал бы в уныние, если послушание ему в тягость. 

— Скажите, а какие люди становятся сегодня монахами? Существует устойчивый обывательский стереотип, что в монастырь идут неудачники с несложившейся судьбой. Так ли это? 

— Такие люди, конечно, тоже бывают. Но их сразу видно. Монастырское начальство начинает к ним относиться настороженно. Грубо говоря, если ты в миру не смог сохранить свою семью, то что ты создашь здесь? Если ты не смог хорошо работать на своей работе, как ты будешь работать здесь? Если ты занимался бизнесом и по собственной негодности его развалил, то не развалишь ли ты все и здесь? 

А люди, которые составляют ядро любого монастыря, — это те, кому было что оставить в миру: деньги, успех, любимую работу. Они ушли ради подвига, ради Господа, ради спасения души. 

Современные монахи — это не дореволюционные монахи. Раньше все были воцерковленными, даже если не были верующими. С детства знали, что такое Причастие, молитва, евангельские идеалы. И все имели какую-то профессию: конюх, печник, плотник, умели работать руками. А сейчас единицы владеют какими-либо мужскими специальностями. 

Но, на мой взгляд, если с любовью подходить к людям и, с одной стороны, не требовать от них больше, чем они могут, а с другой — не позволять им совсем разлениться, то с Божией помощью все образуется. 

— А случается, что монахи все-таки уходят из монастыря? 

— В нашем монастыре на моей памяти такого не было. Мы переводим людей, по каким-то причинам не нашедших себе места у нас, в другие обители, и бывает, что в новой обстановке человеку оказывается проще преодолеть в себе какие-то внутренние нестроения. А в мир из монастыря тоже по-разному уходят. Если человек осознает, что он взвалил на себя непосильную ношу, если он смиренно просит Бога простить его немощь, то и дальнейшая жизнь его может стать покаянием, а не падением. Но бывает, что человек уходит горделиво, обвинив всех в своем уходе, тогда он так и будет свою жизнь с гордыней строить в миру. А то, что построено с гордыней, — непременно разрушится. Вот и получается: и тут ничего, и там — ничего. 

— Все-таки, когда островной монастырь живет 9 месяцев в году без паломников — это одно. Но летом, когда приедет множество людей, не создаст ли «неприспособленный» к светскому графику жизни устав проблем как гостям, так и хозяевам? 

— Думаю, нет. Ведь в Валаамском монастыре подобный устав приняли уже давно, и всех он устраивает. Паломники, приезжающие молиться, я уверен, встанут и в 5 часов. А тем, кому тяжело, можно приходить не к Утрени, а к Литургии, к 7 часам. К тому же будничные службы мы сокращаем. Опять приведу в пример Афон. Паломники туда приезжают ежедневно круглый год, и их ждут, и прием их — одно из послушаний монастырской братии. 

Лично я радуюсь, когда к нам приезжают гости. Потому что происходит оживление, и в храме служишь уже не только для себя, но и для этих людей. И даже если они приехали на несколько часов как туристы — все равно у них есть возможность измениться от встречи с обителью. Из своего личного опыта помню формулу «сегодня ты — турист, завтра — паломник, а послезавтра — послушник». Я тоже когда-то приехал в монастырь любоваться красотами пейзажа . . . 

Светлана Звягинцева